(17 апреля 2018) Русские поэты начала XIX века, «золотого века» русской поэзии, если и не были поголовно в нее влюблены, то стихи ей посвящали обязательно. А она, скромно укрывшись псевдонимом Russian Lady, переводила их на английский и французский – Анна Абамелек-Баратынская и сама писала стихи, весьма недурные.
Тогда поэзия не считалась женским занятием, и стихотворные труды Анны Давыдовны были для души, средством выражения эмоций и таланта, но не продиктованы жаждой славы или желанием показать утонченность натуры. Ей это было ни к чему, одной из красивейших и образованнейших женщин и России, и, пожалуй, Европы.
У Давида Семеновича Абамелика (после него пошло написание фамилии через «е» — Абамелек, хотя и старое написание есть в некоторых источниках), по происхождению армянина, генерал-майора, одного из героев войны с наполеоновской Францией 1812 года, и Марфы Лазаревой из знаменитого рода Лазарянцев (Егиазарянов) дочь Анна родилась 15 апреля 1814 года. Родители вполне могли обеспечить ей безупречное домашнее образование. Девочка выказывала явную склонность к литературе и языкам, знала в совершенстве, помимо армянского и русского, пять: грузинский, английский, французский, немецкий и греческий. Потом к этому списку добавился итальянский.
Марфа Иоакимовна Лазарева начала учить дочь родному языку, когда той исполнилось семь лет. В одном из писем своим родителям мать писала: «Начала учить Анюту мою по-армянски, и смею уверить вас, что никогда не упущу из виду целительные наставления ваши, и первым долгом всегда буду считать, чтобы дети мои совершенно знали национальный язык свой. Для такого короткого времени она сделала много успехов».
Воспитанность, скромность, красота и знания Анны заметили при дворе и, в качестве подарка на восемнадцатилетие, император Николай пожаловал ее «во фрейлины» княгине Елене Павловне – это была большая честь и практически решенный вопрос будущего. Она же, с роскошными черными волосами и черными же миндалевидными глазами, белокожая в контраст, поневоле сводила с ума тех, кто имел доступ к императорскому двору.
Пораженный расцветшей ее красотой, Пушкин писал той, которую забавлял в детстве, но уже двадцатилетней: «Я смел вас нянчить с восхищеньем», а Иван Мятлев прозвал Анну «Восточной звездой». Евгений Баратынский тоже все восторгался, чаще в стихотворном виде, ходил вокруг да около, но был робок душой и поступками, да к тому же женат, а вот брат его, Ираклий, смелости набрался. В 1835 году Анна Абамелек и Ираклий Баратынский поженились.
Ираклий к тому времени уже сделал отличную военную карьеру и останавливаться не собирался. Анна же Давыдовна, несмотря на полную свободу остаться в Петербурге, среди неспешной и приятной жизни женской половины императорского двора, в первое лето замужества покидать супруга не захотела, и отправилась с ним понюхать офицерских казарм в военный лагерь гусарского лейб-гвардии полка – в нем служил и ее брат Семен, и даже Михаил Лермонтов.
Последний никогда не испытывал комплексов по поводу своего невысокого роста и заимел славу неисправимого донжуана, которого ничуть не смущал семейный статус выбранных им дам. Анной же он, тем не менее, восхищался издали и с безупречным тактом – видимо, из уважения к Баратынскому и к ней самой.
«Веду жизнь совершенно боевую. Живу в лагере в избе крестьянской. Слышу только звук трубы и оружий… Но, несмотря на шумное однообразие жизни сей, я здесь, как и всюду, счастлива и довольна, когда муж мой близ меня. Я так довольна своей судьбой, что не завидую ни богатству, ни почестям. Мы всегда удостоены вниманием царским, и в особенности милостями императрицы, и всегда получаем в обществе самый приветливый прием. Государыня ко мне необыкновенно милостива… Несмотря на хлопоты беспрестанных переселений, я очень довольна честью сей, в особенности потому, что буду там видеть Ираклия», — писала Анна в письме домой.
И Анна, и Ираклий, будучи в тесной связи с неспокойным тогда литераторским цехом, принимали живейшее участие в судьбе многих поэтов и писателей. Вот и вся история пушкинской дуэли прошла у них перед глазами, с начала в 1836 году, вплоть до того самого выстрела на Черной речке. Потом Анна, скорее всего использовав свою необычайную близость к великой княгине Елене Павловне, попыталась вступиться за Лермонтова, когда тот, неугомонный, собрался драться с де Барантом.
Вряд ли участие Анны Абамелек в судьбе Пушкина могло послужить причиной некоторого охлаждения к ней двора, но вот хлопоты за Лермонтова не понравиться там могли вполне. Жили они тогда преимущественно в Ярославле, где Баратынский исправлял должность военного губернатора, но и в Москву, и в Петербург Анна наведывалась часто.
А тут еще пошли – впервые за время замужества, и впредь ничего подобного не повторялось – слухи о том, что великий князь Михаил Павлович очень уж неровно дышит по отношению к Абамелек-Баратынской. Дело кончилось тем, что Ираклий получил назначение губернатором в Казань – должность, завидная для многих, но для Баратынского это был знак пусть и не окончательного и фатального, но отдаления от Петербурга.
Анна пока оставалась той же. Сенатор и товарищ министра Государственных имуществ Михаил Веселовский отзывался о ней так: «Я видел Баратынскую на балах. При ее приближении все расступались в каком-то восторженном настроении. Пока она танцевала, не спускали с нее глаз. Все бывшие у нее возвращались, очарованные ее умом и любезностью. Говорили, что она несколько вмешивалась (вероятно, не без пользы для дела) в управление губернии».
Анна Давыдовна овдовела в 1859 году, когда ей было 45 лет, возраст по тем временам не почтенный, но уже считавшийся немалым. Да и смерть мужа не могла не наложить печати и на внешность, и на образ жизни, и Анна с головой уходит в литературные переводы и благотворительность. И тут преуспела – получила второй по значению орден России, Святой Великомученицы Екатерины: им, между прочим, награждались лишь великие княгини и дамы, считающиеся частью самого высокого общества.
Тридцать лет Анна Абамелек прожила вдовой и, фактически единственным близким человеком все эти годы был племянник, князь Семен Семенович Абамелек-Лазарев – сначала она нянчила его ребенком, вырастила в крупнейшего промышленника и одного из богатейших людей России. Семен Семенович, кстати, был последним дореволюционным главой армянской диаспоры Петербурга. Семен Абамелек и похоронил тетю, тихо, без страданий умершую в 75 лет, на Новодевичьем кладбище в ее родном Петербурге.